АССОЦИАЦИЯ ФЛЕБОЛОГОВ РОССИИ

Евгений Весник вспоминает, как неудачно начались съемки фильма «Стежки-дорожки» в колхозном селе под Винницей. Нужно было снять взрыв на переправе. Председатель колхоза, взволнованный и обрадованный тем, что у него происходят съемки, разрешил использо_вать для этого небольшое озерцо на окраине села. Причем договорились, что если взрывом убьет несколько колхозных уток, То съёмочная группа заплатит, но мясо уток оставит колхозу.

Режиссер фильма был молод и неопытен, но, главное, неопытен был пиротехник, и когда стали готовиться к взрыву, заложили около сорока взрывпакетов.
Ну и, конечно, взрыв получился чудовищной силы. К счастью, никто не успел приблизиться к переправе и пострадавших не было. Но вместо озера чернел глубокий котлован, а в воздухе носились перья от двух десятков колхозных уток, которые только что мирно качались на воде.
Бледный как полотно председатель на ватных ногах подошел к режиссеру и, указав на летающие в воздухе перья, спросил:

— Ну и дэ ж це м'ясо?



Евгений Весник впервые должен был по_ехать с театром на гастроли во Францию. Перед поездкой артистов вызвали в партийные органы для беседы. Опасаться провокаций, ни в какие связи не вступать, в одиночку не ходить — инструктаж по полной программе. Особенно грозным был запрет посещать злачные места, всякие там «площади Пигаль» и «Мулен Ружи...» Весник выслушал и спросил:

— Простите, а, к примеру, в театр «Красная мельница» можно сходить?
— Это сколько угодно, — разрешил инструктор. — В красный — сколько угодно...
Ирония в том, что знаменитый «Мулен Руж» переводится на русский язык как «Красная мельница».

Однажды Пётр Алейников и Николай Крючков были приглашены на международный кинофестиваль в качестве гостей..Крючков начал показывать пальцем на хорошенькую раскосую актрису: Петь, а Петь глянь корейка-то какая! Ох хорошая корейка! "Алейников в ответ: Да уж чё там, Коль! Я те так скажу, Коль; корейка-то хорошая да грудинки никакой.!!!"


УДИВИТЕЛЬНАЯ ИСТОРИЯ

Замечательный артист Зиновий Гердт рассказывал такую историю:
— Дело происходило в тридцатые годы, в период звездной славы Всеволода Мейерхольда. Великий гениальный режиссер, гениальность которого уже не нуждается ни в каких доказательствах, и я, маленький человек, безвестный пока актер. В фойе театра однажды появилась дама. В роскошной шубе, высокого роста, настоящая русская красавица. А я, честно сказать, и в молодости был довольно низкоросл... А тут, представьте себе, влюбился. Она и еще рал пришла в театр, и еще, и наконец я решился с ней познакомиться. Раз и два подходил я к ней, но она — ноль внимания, фунт презрения... Я понял, что нужно чем-то ее поразить, а потому, встретив Мейерхольда, попросил его об одной штуке — чтобы он на виду у этой красавицы как-нибудь возвысил меня. Режиссер согласился, и мы проделали такую вещь — я нарочно встал в фойе возле этой дамы, а Мейерхольд, проходя мимо нас, вдруг остановился и, бросившись ко мне, с мольбой в голосе воскликнул: «Голубчик мой! Ну что же вы не приходите на мои репетиции? Я без ваших советов решительно не могу работать! Что же вы меня, голубчик, губите?!.» «Ладно, ладно, — сказал я высокомерно. — Как-нибудь загляну...»
И знаете, что самое смешное в этой истории? Эта корова совершенно никак не отреагировала на нашу великолепную игру, спокойно надела свою шубу и ушла из театра. Больше я ее не встречал.

Как-то Михаила Пуговкина пригласили на большой обед. Семья оказалась гостеприимной, но чересчур болтливой. Все собравшиеся желали пообщаться с Пуговкиным, отвлекали его, просили что-нибудь рассказать, короче говоря, артист встал из-за стола, так толком и не пообедав. Хозяйка, провожая Пуговкина на прощание сказала:
— Приходите когда-нибудь к нам еще обедать...
— С удовольствием, — язвительно отвечал Пуговкин. — Хоть сейчас!


__________________

В Малом же театре служил Иван Любезнов. Он играл в этом же спектакле. Там был момент, когда корабль передают адмиралу. А у Любезного, как и у меня, проблем с расческой не было. Но был парик потрясающий, а на парик надета фуражка. И он говорит такие слова: "Я сдаю этот корабль по собственной воле, потому что прекрасно понимаю, что виноват в том, что случилось", и сбрасывает фуражку вместе с париком. Пауза секундная. "Простите ваше высочество, опростоволосился!" Гениально! Вот, что значит мастера настоящие.

ТЕАТР
АКТЁРСКИЙ ДОМ КОЛИБРИ


***Играем спектакль «Секрет» в развлекательном центре на Рублёвке. Во время спектакля Дракон, думающий что он перелетная птичка, спрашивает детей:
- А куда улетают перелетные птички?
Дети отвечают:
- На юг.
Один мальчик добавляет:
- А мы тоже летали на юг… Франции!»
***
После спектакля в развлекательном центре на Рублёвке мальчик лет пяти-шести с восхищением спрашивает у артисов:
- А вы из Москвы приехали?
- Да из Москвы, - отвечают артисты.
- А я ещё никогда в Москве небыл, - грустно говорит мальчик.


Играем новогодний утренник на Рублевке.
К Деде Морозу подходит папа с тремя мальчиками и, хитро улыбаясь, говорит:
- Вот, Дедушка Мороз, сейчас мой сын с друзьями тебе стих расскажут!
- Хорошо! - говорит Дед Мороз, - давайте!
- Здравствуй, Дедушка Мороз, борода лопатой! Ты подарки нам принёс, старый пень косматый? -отчеканили дети и папа залился счастливым смехом!
- Ехал полем, ехал лесом, ехал я в карете! Ничего я вам не дам, дорогие дети! - не задумываясь отвечает
Дед Мороз!
***

В Казанском БДТ им. Качалова будку убрали еще в 60-х, но там до сих пор вспоминают смешные случаи, связанные с суфлерами. Их в театре было два – Ирэн Раценская и Татьяна Леонидова, обе в прошлом актрисы. Как-то на сцене шла пьеса «Разведчицы». Актер в годах забыл фразу: «Ты девчонка из местечка». Татьяна Леонидова ему шепчет раз, другой, а он не слышит и только переспрашивает: «Что?» Опять шепот. Актер громче: «Что?» Наконец не выдерживает и на весь зал: «Течка, течка... Татьяна, я тебя убью! Ничего ж не слышно!»


Актер Василий Топорков играл в спектакле «Коварство и любовь». На одном из представлений ему пришлось срочно заменить актера, игравшего отца Карла Моора. Сцена свидания в тюрьме. Топорков вообще не знает роли, поэтому слушает суфлера. Тот шепчет: «Кашляет». Топорков не понимает. «Кашляет», – повторяет суфлер. Бесполезно. «Кашляет же!» – нервничает суфлер.

– Кашки бы, – наконец, повторяет артист.

Один актер, будучи еще студентом, никак не мог
нормально произнести фразу своей роли:
"Мой Роллс Ройс застрял в горах..." Кажись, это по Агате Кристи
"Мышеловка"
У него выходило все что угодно, но только не РОЛЛС РОЙС!
Чаще всего РРоЙС РоЛЛс...И так на всех репетициях подряд...
Просто напасть какая-то! Это стало всеобщим стебом... народ, короче,
потешался над этим в полный рост...
И вот генеральная репетиция... в зале сидят актеры, некоторые уже былисвидетелями данных проблем с дикцией, некоторые просто наслышаны про данный казус и пришли именно посмеяться... "поколОть", как это
говорится на их сленге - т. е. заставить обломаться актера во время
роли...
рассмеявшись, сбившись...
Все до выхода о, сидят, балагурят...
Как только он появляется на сцене - все в ожидании обещанного стеба...
Надвигается момент роковой фразы... Все его ловят... ловят... ща-ща...
вот-вот... Актер перед тем, как сказать козырную фразу, многозначительно и даже
сурово глядит в зал, на присутствующую публику... И четко-пречетко
произносит:
"Мой РОЛЛС РОЙС"... пауза...
все присутствующие в унынии (произнес-то он все правильно, а люди уже на интерес спорили, в т. ч. и с самим актером это произносившим и тут финал фразы - "застрУл в горах"...
ЗАНАВЕС!!!
Все, ессно, просто попадали с мест, дергаясь в конвульсиях!

В спектакле Театра на Таганке «Товарищ, верь!» по письмам Пушкина на сцене стоял возок с множеством окошек и дверей, из которых появлялись актеры, игравшие Пушкина в разных ипостасях - «Пушкиных» в спектакле было аж четыре. Вот один из них, Рамзес Джабраилов, открывает свое окошечко и вместо фразы: «На крыльях вымысла носимый ум улетал за край земли!» - произносит: «На крыльях вынесла... мосиный... ун уметал... закрал, ... ЗАКРЫЛ!» И действительно с досадой захлопнул окошечко. Действие остановилось: на глазах зрителя возок долго трясся от хохота сидящих внутри остальных «Пушкиных», а потом все дверцы открылись, и «Пушкины» бросились врассыпную за кулисы - дохохатывать!

Гастроли провинциального театра, последний спектакль - трезвых нет. Шекспировская хроника, шестнадцать трупов на сцене. Финал. Один цезарь над телом другого должен произнести фразу:
“Я должен был увидеть твой закат
Иль дать тебе своим полюбоваться”.
То есть один из нас должен умереть.
И вот артист произносит:
- Я должен был увидеть твой... - а дальше забыл, надо выкручиваться, а это же стихи!... И он таки выкрутился:
- Я должен был увидеть твой... конец! - и задумчиво спросил:
- Иль дать тебе своим полюбоваться?..
И мертвые поползли со сцены...

Актер, исполняющий роль Ричарда, кричит:
- Коня! Коня! Полцарства за коня!
Раздался голос с галерки:
- А осел подойдет?
- Сойдет и осел, мой друг! Иди сюда!

Скоро Евровидение 2008, а вот каким оно было в 2007 году:

Знаменитый актер Александринского театра Василий Пантелеймонович Далматов как-то совершенно запутался на спектакле. Вместо "Подай перо и чернила" сказал: "Подай перна и черна, тьфу, чернила и пернила, о господи, черно и перно. Да дайте же мне наконец то, чем пишут!"

Гомерический смех в зрительном зале заглушил последнюю реплику актера.

***
Давали утренний детский спектакль в музыкальном театре. Заболела актриса, а заменить ее некем. Режиссер попросил бывшую травести театра , которая «отдыхала» на пенсии, выручить коллектив, та согласилась. По ходу пьесы эта актриса должна была играть мальчика, которого никто не любил и все обижали. Ну и после первого действия, в антракте к оркестровой яме подходит малыш с большим яблоком и говорит, обращаясь к музыканту:«Дяденька, передайте ,пожалуйста, это яблочко тому старенькому мальчику».

Провинциальный актер Выходцев фамилии, особенно иностранные, перевирал до неузнаваемости.
Шла трагедия Гете «Торквато Тассо». Суфлер подает из будки: «А вот и сам Торквато Тассо». Выходцев не понял, молчит. Суфлер повторил еще раз. И Выходцев тут же «нашелся»: «А вот и сам квартальный Тарасов... с квасом» — добавил он, подумав.

***

Старые театралы всегда ждали от Выходцева каких-то фокусов. Он умудрялся так перевирать текст, что даже в самой сильной драме публика хохотала.
Играл он в «Смерти Иоанна Грозного» А. Толстого волхва. Суфлер подает: «В Рафлях и в Зодее три дня читали...» Выходцев, чуть задумавшись, произносит: «И вафли у злодеев мы едали».

***

Ну, Наталья Николаевна, Вы, прям-таки, у нас театральный критик

1972 год. Малый театр. Накануне премьеры спектакля «Собор Парижской Богоматери». Роль горбуна Квазимодо досталась старожилу театра актеру Степану Петровичу (имя изменено). Спектакль, по идее режиссера, начинался с того, что Квазимодо (Степан Петрович) в полумраке должен был под звук колоколов пролететь, держась за канат через всю сцену. Но был у него один маленький недостаток - очень уж он любил водочкой побаловаться.

И вот настал день премьеры. Перед премьерой Степан Петрович пришел на спектакль вусмерть пьяным. Шатаясь из стороны в сторону, он добрел до гримерки, нацепил горб и лохмотья Квазимодо.

Зал полон. До начала спектакля остались считанные минуты. Режиссер, встретив Степан Петровича, опешивши сказал:
- Степан Петрович, да вы же по сцене пройти прямо не сможете, не то, что на канате летать.
- Да я 20 лет на сцене и прошу на этот счет не волноваться, - пробурчал Степан Петрович и направился к сцене.

На сцене полумрак, зазвонили колокола, вдруг, через всю сцену, слева направо пролетел Квазимодо, затем справа налево пролетел Квазимодо, затем еще раз и еще раз...
Раз эдак на шестой, Квазимодо остановился посреди сцены и повернувшись к переполненному залу спиной, держа канат в руке и смотря на кулисы, в полной тишине произнес:
- Итить твою бога мать! Я тут как последняя сука корячусь, а эти козлы еще занавес не подняли!

Даже далекие от искусства и литературы люди знают, что классиком «репризы» бессспам считается поэт Михаил Аркадьевич Светлов. Зная остроту его реплик и каламбуров, многие его современники просто записывали все, что изрекал этот картавый, постоянно в подпитии, замечательно талантливый человек.
Однажды Светлов с приятелем выбрались из ресторана Центрального Дома Литераторов далеко заполночь. Стоят на Герцена, поддерживая друг друга, чтоб не упасть – ловят такси. А погода мерзкая – снег, дождь, грязь!.. И все такси, как на зло, мимо, мимо… И Светлов, еле ворочая языком, удивленно посетовал: «Ста'гик, смот'ги; такая темень – как они видят, что мы ев'геи!»


***

Лидия Борисовна Либединская рассказывала мне, как однажды на правлении Союза писателей разбирали за пьянку и дебош молодого поэта. Тот долго и уныло ноет в свое оправдание, что творческий человек не может не пить, его эмоции того требуют… «Достоевский пил, – перечисляет он, – Апухтин пил, Толстой пил, Бетховен пил, Моцарт пил…» Тут кому-то из «судей» надоело, и чтобы прервать это занудство, он спросил: «А что, интересно, Моцарт пил?» Михаил Светлов, до этого мирно кемаривший в углу с похмелья, тут же встрепенулся и ответил: «А что ему Сальери наливал, то он и пил!»


***

Все страшные годы Светлов и Юрий Карлович Олеша ничего не писали. Они сидели в ресторане ЦДЛ и пили – круглые сутки, месяцы, годы. Видимо, поэтому их не посадили и не расстреляли: кому была охота возиться с двумя спившимися старичками – пусть себе гуляют!
Однажды Олеша, выглянув из ресторана, обратил внимание на большое скопление молодежи в вестибюле ЦДЛ. Пришло новое время, всходила звезда Беллы Ахмадулиной, поклонники ждали ее приезда на поэтический вечер. На вопрос Олеши, что это за толпа, Светлов, говорят, ответил: «Это не толпа, ста'гик: это БЕЛЛОГВАРДЕЙЦЫ собрались!..»


***

Девичья фамилия Либединской – Толстая. Однажды она – ей было тогда девятнадцать – осмелилась подойти к Светлову и попросить его прочитать ее стихи. Глядя на милое лицо молодой поэтессы, мэтр растаял: «Неси, ста'гуха, нет возражений!» Лидия Борисовна переписала стихи в толстую тетрадь, надписала: Л. ТОЛСТАЯ" – и отнесла. Через несколько дней пошла «на разговор». Светлов открыл дверь и встретил ее возгласом: «А-а-а, ЛЬВА ТОЛСТАЯ!»


***

Светлов после каждого обеда собирал кости, заворачивал в бумажку и раздавал потом собакам на улице. Благодарные дворняги с визгом кидались навстречу, стоило ему выйти из подъезда. Как-то он кинул собачке куриную кость, та понюхала, отворотила нос и ушла. «Ну и ду'га, – сказал расстроенный Светлов Либединской, – могла приобщиться к большой литературе: эту кость глодал сам Твардовский!»

Профессор экономики и социологии театра Геннадий Дадамян воспитал и выучил большинство директоров театров России. Один из них из далекого города позвонил учителю и очень попросил проследить за дочерью, поступающей в ГИТИС учиться на театроведа. Дадамян настроил комиссию на благожелательный лад, но девица оказалась – совсем никуда… Чтобы дать ей хоть какой-нибудь шанс, кто-то из комиссии задает ей самый простой вопрос: «Вы знаете, что К.С. Станиславский поставил во МХАТе пьесу A.M. Горького „На дне“? Ответьте: кто в этом спектакле играл роль Сатина?» У Дадамяна не выдержали нервы. Обойдя абитуриентку сзади и делая вид, что прикуривает, он пробормотал ей прямо в ухо: «Сам! Сам и играл!»
Лицо девицы осветила счастливая улыбка, и она радостно ответила: «Сам играл! Алексей Максимович Горький!!»


***
Июль, жарища. На пляже сочинского санатория «Актер» сидит великий дирижер Натан Рахлин. Старый, рыхлый, грудь висит, жировые складки в три ряда. На длинные седые патлы нахлобучена мятая шляпа. К нему подходит дежурный по пляжу и сурово говорит: «Бабушка, оденьтесь, неудобно – люди кругом!»
Грянувший в ответ монолог был исполнен такой виртуозной ругани, что служитель бежал без оглядки, а актерский пляж разразился благодарными аплодисментами.

***

Вот вам типичная сценка из актерской курилки.
Один актер – другому о пришедшем в театр новом режиссере: «Старик, да какой он режиссер – полное говно!» Второй: «Тихо, он у тебя за спиной стоит!..» Первый, тут же и громко: «Старик, да я в самом высоком смысле этого слова!!»


Актерская курилка
Борис Львович


***

Великий оперный режиссер Борис Покровский пришел впервые в Большой театр, когда там царствовал главный дирижер Николай Голованов. «Ну вот что, молодой, – сказал Голованов, – тебя никто все равно слушать не будет, так что ты сиди в зале, если какие замечания будут – мне скажи, а я уж сам!»
Репетировали «Бориса Годунова», полная сцена народу, Покровский на ухо Голованову: «Николай Семенович, скажите хору, чтобы они вот это: „Правосла-а-а-вные, православные!“ – не в оркестровую яму пели, а в зал, дальним рядам, и руки пусть туда тянут!» «Правильно!» – стукнул кулаком Голованов и заорал на хористов: «Какого черта вы в оркестр руки тянете? Где вы там православных увидели?!»


***
В свое время великий Ростропович был солистом Московской филармонии, а посему, как и все прочие, был включен в бригаду по обслуживанию целинных и залежных земель. Приезжают они на полевой стан – народ сидит на земле, фортепьяно нету. Ростропович разволновался: «Как же я буду без аккомпанемента играть?» А композитор Ян Френкель его успокоил: «Не волнуйся, Славочка, я хороший аккордеонист, я тебе саккомпанирую – никто и не заметит!» Вот Ростропович играет, Френкель на аккордеоне подыгрывает, как может… Вдруг где-то в конце «зала» встает здоровенный целинник в робе и, перешагивая через сидящих, движется к «сцене». Ростропович шепчет Френкелю: «Янек, что-то мне лицо его не нравится, черт его знает, что у него на уме… Давай, играй побыстрее!» Однако закончить не успели. Мужик дошел до концертантов, положил на струны виолончели свою огромную ручищу и внушительным басом сказал Ростроновичу: «Браток, не гунди – дай баян послушать!..»


***
В «застойные» годы большая бригада Росконцерта едет на БАМ. Директор программы Ира Петухова задает «звездам» традиционный вопрос о дополнительных условиях. Лев Лещенко такое условие выставляет: «Смотри, – говорит, – Ира, чтобы в отеле туалет был в помещении!» Ира связалась с Тындой и строго-настрого наказала проследить, чтобы был в помещении.
Прилетели в Тынду, поселились в одноэтажный барак, гордо называемый в поселке «гостиницей». Лева, побродив по коридору, задает Петуховой резонный вопрос: «Где?..» Ира бежит к местному администратору, и та указывает ей на хилый сортирик в ста метрах от барака. «Убью!» – кричит Петухова. – Ты мне сто раз обещала, что будет в помещении!" «Глаза-то разуйте! – та в праведном негодовании тыкает в сторону домушки у забора. – Обещала в помещении – он и есть В ПОМЕЩЕНИИ!!!»